Дар «Святого черта»
Значение произведения искусства далеко не всегда определяется набором таких объективных параметров, как имя автора, древность, виртуозность техники и качество материалов. Порой дарственная надпись представляет собой несоизмеримо большую ценность, чем предмет, на котором ее можно увидеть. |
Нередки случаи, когда даже малохудожественные изделия, являющиеся образчиками массового производства, представляют для собирателей и знатоков интерес, заставляющий забыть об уровне их исполнения. Это происходит, когда вещь обретает особую антикварную значимость, будучи связанной с важными историческими реалиями.
Икона «Чудо Георгия о змие» с дарственной надписью Григория Распутина. Оборотная сторона. Россия, XIX. ГМИР, Санкт-Петербург
Подобная связь может быть зафиксирована в надписи. Если речь идет об иконе, то памятные и дарственные тексты помогают по-иному увидеть памятник и оценить его историческое значение. При этом изображение на иконе может оставаться вполне традиционным, но события общественной и культурной жизни, отображенные в надписях, придадут памятнику документальный характер.
Яркий пример такого рода являет собой одна из икон (с изображением Чуда Георгия о змие) в экспозиции Государственного музея истории религии в Санкт-Петербурге. Она представляет категорию так называемых «расхожих» икон, предназначенных для торговли «в разнос», массовое производство которых развилось в XIX веке и сосуществовало параллельно с официальной «высокой» иконописью. Усилиями неведомого мастераиконника зрителю показана несложная по композиции сцена, выписанная с наивным простосердечием. Статичности условной архитектуры и самой фигуры Георгия противопоставлена динамика развевающегося плаща всадника, дополняемая довольно профессиональной передачей движения коня и поверженного дракона.
Художественная манера, принятая в период XIX — начала XX веков, фиксирует характерный для икон с подобной социальной адресностью полный отход от иконописной традиции русского Средневековья. Это проявляется как в образном решении, так и в технике живописи при сохранении повествовательности деталей и народного понимания образов.
Однако данная икона интересна не художественными особенностями ее лицевой стороны, а содержанием оборотной, затрагивающей историю взаимоотношений двух важнейших персонажей отечественной истории начала XX века. На тыльной стороне иконы мы видим написанные нетвердой, непривычной к письму рукой едва читаемые чернильные каракули, состоящие из разновеликих букв, соединенных в неровные строки.
Содержание надписи соответствует почерку: «это брат и товарищ твой. он царскую дочь спасал, а ты милый мой войско охраняй и командуй им. подарок гр.» (Сохранена пунктуация оригинала. — Д. Д.).
Это автограф Григория Ефимовича Распутина. Адресатом является дядя императора Николая II — великий князь Николай Николаевичмладший (1856–1929) — одна из ключевых фигур среди Романовых в эпоху правления последнего русского царя. В начале Первой мировой войны он в течение года (август 1914 — сентябрь 1915) занимал пост Верховного главнокомандующего. Назначение на пост и явилось поводом для вручения иконы.
Надпись, безусловно, требует комментария. Под «братом» и «товарищем» адресата подразумевается изображенный на иконе святойвоин — Георгий Победоносец. «Царская дочь» — это спасенная святым от дракона царевна Елисава, чей образ олицетворяет взывающую к помощи, одолеваемую врагами Россию. Мотивация подарка не столь прозрачна, как может показаться из содержания посвятительной надписи. Подлинное понимание сути взаимоотношений Распутина и великого князя требует обращения к истории.
Григорий Распутин. Фото начала ХХ
Сибирский крестьянин Григорий Распутин (1869–1916) впервые появился в Петербурге в 1904 году. Казалось, все в его облике было отталкивающим: он был нечистоплотен, груб, развязен. Но при этом старец или «святой черт» (по выражению его друга и сторонника из духовной среды, а позднее — соперника — монаха Илиодора) обладал феноменальным даром внушения, о его взгляде, проникающем в самую душу, ходили легенды. Григорий пророчествовал — и многие из его предсказаний сбывались, занимался целительством — и немалому числу людей, из числа обратившихся к нему, помогал.
При содействии сочувствующих ему на первых порах духовных лиц: инспектора Санкт-Петербургской духовной академии Феофана (Быстрова), саратовского епископа Гермогена (Долганева), архиепископа Финляндского Сергия (будущего Патриарха) — Распутину удается проникнуть в петербургское высшее общество. Великая княжна Милица Черногорская, супруга великого князя Петра Николаевича, 1 ноября 1905 года привезла Распутина в Царское Село, далее контакты Распутина с царской семьей также осуществлялись при посредничестве Милицы и ее сестры Анастасии — жены Николая Николаевича.
Своим вхождением в «ближний круг» императора Распутин был обязан Николаю Николаевичу, рассчитывавшему использовать его в качестве инструмента для влияния на своего царственного племянника. И расчет был вроде бы верен.
Наклонность императрицы к мистической набожности, которая многократно усилилась после рождения больного гемофилией наследника, способствовала тому, что при дворе постоянно проживали носители «народной религиозности». Предшественниками Распутина были Митя Козельский, Матрена-Босоножка и французский оккультист мсье Филипп.
Под личиной строгого «старца», не пившего вина, не просившего денег и изрекавшего только те пророчества, которые и ожидала от него императорская чета, Распутин победил всех соперников. Вначале, до 1910 года, Распутин вел себя тихо, избегая брать деньги за «пратеции», но постепенно начинает материализовывать свое влияние на императора в финансовом эквиваленте. Начало Первой мировой войны явилось для этого мощнейшим катализатором.
Распутин перестал нуждаться в покровительстве великого князя и отказался от его посредничества. Но за Николаем Николаевичем стояла значительная сила из царских родственников, сотен дворян, чиновников и купцов, которым великокняжеская партия, до появления Распутина обладавшая значительным влиянием при дворе, давала гарантию защиты их интересов. Назначение Николая Николаевича на пост Верховного главнокомандующего устраивало эту группировку. Великий князь не имел полководческого таланта, но обладал энергией и организаторскими способностями, пользовался уважением среди кадрового офицерства.
Для Распутина такое назначение в перспективе было чревато опалой, поэтому он с самого начала взял линию на смещение. Спекулируя на присущем Николаю IIнедоверии к людям, Распутин напоминает царю о возрастающей роли главнокомандующего и о том, что последний, минуя царя, приглашает в свою ставку министров для отчета и продвигает (в пику Григорию. — Д. Д.) на министерские посты своих кандидатов.
Распутину вторит императрица. «Григорий ревниво любит тебя и для него невыносимо, чтобы Николай (Николаевич. — Д. Д.) играл какую-либо роль», — пишет Александра Федоровна царю через два месяца после начала войны — 20 сентября 1914 года. Лишь сокрушительные поражения русской армии весной и летом 1915 года вынудили императора сместить Николая Николаевича и самому стать во главе армии.
Григорий Распутин. Фото начала ХХ
Насколько «серьезны» были обвинения в измене, выдвинутые Распутиным против великого князя, показывает еще одно письмо императрицы к мужу, написанное незадолго до смерти «старца», в декабре 1916 года. Здесь в адрес царя передаются слова: «Наш друг говорит, что пришла смута, которая должна быть в России во время или после войны, и если наш (Николай II. — Д. Д.) не взял бы места Николая Николаевича, то летел бы с престола теперь». Своекорыстная близорукость «пророка» умиляет: он приписывает себе предсказание революции вкупе с ее предотвращением. Реальность оказалась жестче: от революции уже не могла спасти ни гибель «старца» от рук заговорщиков, ни последующее повторное назначение великого князя на пост главнокомандующего.
В дополнение хотелось бы отметить, что практика «дарений» не являлась чемто исключительным в придворнообщественной деятельности Распутина. Пребывание в образе «старца» и народного целителя, требовало, помимо определенных ритуалов, и некоего набора амулетов. Царская чета нуждалась в носителях магической силы, которые должны были поддерживать непрерывность связи «с нашим Другом» (так императрица называла Распутина). Предметы, щедро даримые сметливым Распутиным, вели к психологическому порабощению «объекта»: для этого годились иконы и емкости с «целебными» настойками, цветы, фрукты и бытовые предметы.
Письма императрицы подтверждают верность тактики «старца». Так, 15 сентября 1915 года она пишет супругу: «Не забудь перед заседанием Совета министров взять в руки маленькую икону, подаренную нашим Другом, и причесаться его гребнем». В письме от 11 января 1916 года читаем: «Не думай, что я сошла с ума, посылая тебе эту бутылочку, переданную нашим Другом. Мы все попробовали это. Налей себе рюмочку и выпей за его здоровье». Ответ царя не менее важен: «Я ее выпил всю». Александра Федоровна писала 14 марта того же года: «Я посылаю тебе цветок и яблоко от нашего Друга. Он считает, что генерал Иванов очень подходит на пост военного министра».
Сегодня в России стремятся дать новую оценку многим лицам, событиям и явлениям прошлого. Процесс затронул и Григория Распутина. Решение Архиерейского собора Русской православной церкви 2000 года о массовой канонизации новомучеников породило стремление к ревизии истории с целью последующей канонизации даже таких одиозных персонажей, как Иван Грозный или Распутин. За это ратуют представители неофундаменталистских околоправославных организаций, например, Союз «Христианское Возрождение» и Союз православных хоругвеносцев.
Оправдывает Распутина известный своими антимасонскимим разысканиями публицист Олег Платонов, написавший в 2005 году книгу с патетическим названием «Жизнь за царя (Правда о Григории Распутине)», призывающую к реабилитации «старца». Помимо апологетических книг и статей написаны уже три «иконы» с изображением «святого старца», ревностными почитателями сочинен акафист, обращенный к «старцу», где он именуется «новым пророком и чудотворцем». Среди духовенства к числу наиболее известных сторонников реабилитации относятся священники Дмитрий Дудко и Кирилл Сахаров.
Общественный резонанс по поводу инициативы с канонизацией был столь значителен, что осенью 2004 года митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), глава Синодальной комиссии Московского патриархата по канонизации, четко обозначил официальную позицию церкви: «Образы Ивана Грозного и Григория Распутина преподносятся как символы «народной» религиозности, которая противопоставляется «официальной религиозности»… Комиссия изучала данный вопрос и пришла к выводу, что нет никаких оснований для прославления этих людей».
Однозначность церковного определения, впрочем, не отменяет интереса общества к личности Распутина. На его родине, в сибирском селе Покровском, открыт музей, экскурсионную работу в котором отличает комплиментарность, переходящая в сакрализацию по отношению к музееобразующему персонажу. В Твери в 2006–2007 годах проходила выставка под названием «Дьявол или пророк? Григорий Распутин в судьбе России». Долговременность проекта — косвенное свидетельство непреходящего внимания к личности и деяниям «старца».
«Timeo danaos et dona ferentes — Боюсь я данайцев [даже] и приносящих дары», — говорит в поэме Вергилия «Энеида» троянский жрец Лаокоон, заподозривший в коварстве греков, которые оставили «в дар» у стен осажденной Трои огромного деревянного коня. Не за всяким подарком стоят искренние чувства и расположение дарителя — об этом напоминает нам и распутинская дарственная икона.