ПАЛЬМОВАЯ ВЕТВЬ КНЯЗЯ ПОТЕМКИНА
История Мальтийского ордена в последней четверти XVIII века отмечена печатью упадка. Внутренние распри, анархия, постоянные конфликты с местным населением до предела обострили глубокий кризис, существовавший в Ордене. Он явно пережил свое время. В эпоху, когда Европу охватывало революционное брожение, он оставался оплотом консерватизма, смешным и ненужным рудиментом средневековья. Участь его была предрешена.
Как нередко бывает на крутых поворотах истории, в эти смутные годы бразды правления взял в свои руки один из самых выдающихся деятелей Ордена Эммануил Мари де Неж граф де Роган-Полдю. Он родился в Мадриде в 1725 году, но всегда любил уточнять, что принадлежал к французскому языку. Отец Рогана, скомпрометированный участием в восстании бретонских дворян в 1715 году, бежал в Испанию и поступил на службу к Филиппу V, где вскоре женился на благородной фламандке. Эммануил, старший из его пяти детей, учился во Франции в колледже иезуитов, затем служил при дворе испанского короля. Поступив в Орден в 1766 году, он сделал быструю карьеру. Роган был адмиралом мальтийских галер, выполнял важные дипломатические поручения в Париже и Неаполе. Имея некрасивую наружность, он очаровывал всех прекрасным воспитанием и глубокой образованностью. Роган свободно говорил на трех или четырех языках, включая мальтийский. Элегантный и обаятельный, он имел много друзей.
Роган всеми силами пытался приостановить процесс разложения Ордена, главной его заботой были финансы, находившиеся в крайне плачевном состоянии. В начале правления Рогана долги Ордена составляли 1 813 456 эскудо. В 1779 году баланс был сведен с дефицитом в 120 098 эскудо 43. По предложению Рогана был увеличен взнос зарубежных командорств в казну Ордена, однако эта мера натолкнулась на ожесточенное сопротивление французов, категорически отказывавшихся платить новые взносы.
Роган предпринял попытку модернизировать Орден. Он пересмотрел и систематизировал старые уставы и разработал {86} кодекс, который носит его имя. В нем ощущается влияние Декларации прав человека.
Роган был человеком новой эпохи. Он сам читал молодым рыцарям лекции по математике, построил обсерваторию, отремонтировал госпиталь. Веком раньше Роган составил бы славу Ордена, однако волей обстоятельств ему было суждено стать одним из последних великих магистров.
Первые 14 лет своего правления Роган придерживался во внешних делах профранцузской ориентации. „Версаль — это Полярная звезда Ордена”, — говорил он.
К России, как показала история с Кавалькабо, Роган сначала относился с нескрываемой неприязнью. Поэтому, когда в 1783 году на Мальте было получено известие о намерении Екатерины II назначить нового русского поверенного в делах, Роган попытался не допустить приезда русского представителя на остров. Через русского посланника в Неаполе графа Разумовского он просил Екатерину не назначать на Мальту не члена Ордена, ссылаясь на то, что „многие почести и преимущества поверенных в делах других государств тесно связаны с их принадлежностью к Ордену”.
Между тем к этому времени назначение нового поверенного в делах России на Мальте уже состоялось. Выбор пал на капитана второго ранга и кавалера ордена Георгия IV степени Антонио Псаро, грека, сражавшегося в русском флоте во время русско-турецкой войны 1768—1774 годов.
В данной Псаро инструкции Коллегии иностранных дел от 24 февраля 1783 г. говорится: „Как уже здесь, так сказать, в обыкновение вошло отправлять повсегодно, по Высочайшей Ея Императорского Величества воле, часть морских Ея Величества сил в Средиземном море, для экзерцирования морских служителей и для прикрытия и охранения по оному начинающегося беспосредственного кораблеплавания России, и, как опять легко статься может, что военные эскадры и торговые суда наши будут иметь случай заходить на остров Мальту, то Ея Императорское Величество из уважения к сим обстоятельствам изволила признать за нужное учредить своего поверенного в делах при Мальтийском Гран-Магистре и при всем тамошнем обществе”. Инструкция предписывала Псаро „учтивым, ласковым и скромным поведением делать себя приятным” великому магистру и правительству Мальты, что необходимо для интересов русского мореплавания. В инструкции излагаются отношения России с основными средиземноморскими державами и система „вооруженного нейтралитета” 44. {87}
Необходимо иметь в виду, что назначение нового русского поверенного в делах на Мальте было лишь частью широкой акции по расширению русского дипломатического присутствия в Средиземноморье. В 1782—1785 годах появились первые русские консулы в Сайде, Бейруте, Дамаске, Александрии, портах южной Италии (Триест, Ливорно, Венеция), Далмации, Греческого архипелага. В разработанном в 1782 году Коллегией иностранных дел „мнении касательно учреждений консулей” перечисляются „места, где нужно и полезно быть может учредить вновь консулей и вице-консулей”. Под номером 26 в этом списке фигурирует Мальта, относительно которой говорится: „Положение сего острова требует не столько по коммерческим, сколько по политическим резонам содержать в нем всегда поверенного человека, как то опытом последней с турками войны доказано. Звание консуля делает меньше огласки, нежели всякий другой министерский характер, а сверх того может оно и само по себе в истинном своем разумении сделаться нужным и по мере умножения в Средиземном море торгового нашего кораблеплавания, а для того всенижайше представляется, не угодно ли будет определить и назначить на Мальту генерального консуля, который бы постоянным своим присутствием приучал тамошнее правительство к вящщей с нами связи. По такому образу служения не излишне будет определить на мальтийский пост жалования 1800 руб., почтовых денег 300 да одного канцелярского служителя на окладе 500 руб.” 45.
Возникает естественный вопрос: каковы же были „политические резоны”, потребовавшие присутствия русского поверенного в делах на Мальте? Ответ очевиден: в Коллегии иностранных дел понимали, что присоединение к России Крымского полуострова, последовавшее в 1783 году, и связанное с этим расширение русского мореплавания в Черном море до предела обострят и без того остававшиеся непростыми отношения России с Османской империей. Стала реальной опасность новой русско-турецкой войны, на случай которой Россия, очевидно, хотела с учетом опыта боевых действий в Средиземноморье в 1769—1774 годах заранее обеспечить присутствие своих консулов в портах, в которые мог заходить русский флот.
Псаро прибыл на Мальту 2 мая 1784 г. Принявший его вице-канцлер Альмейда начал с того, что предложил поверенному в делах не требовать своего формального признания, сославшись на то, что он не был кавалером Ордена Св. Иоанна. В ответ Псаро показал свой Георгиевский крест и сказал, что этот военный орден в последнее время затмевает славу мальтийского креста {88} в борьбе с неверными. Вице-канцлер вынужден был переменить тон.
4 мая Псаро был принят великим магистром Роганом, который встретил его весьма радушно, ни словом не обмолвившись о препятствиях для его аккредитации. У Псаро — и на это указывают не только русские, но и западные источники — сразу же сложились доверительные отношения с Роганом, у которого он бывал дважды в неделю. О ловкости Псаро как дипломата свидетельствует следующий эпизод: в одно из своих посещений великого магистра он дал ему почитать свою депешу в Петербург с описанием радушного приема, оказанного ему на Мальте. Депеша тут же была запечатана и отдана Рогану для отправления в Петербург. „Это слишком честно!” — воскликнул Роган, не знавший, что, вернувшись домой, Псаро составил и направил в Иностранную коллегию другую депешу, в гораздо более критическом тоне по отношению к великому магистру. Поступок этот был вполне в духе времени.
В течение всего своего пятилетнего пребывания на Мальте Псаро приходилось бороться с интригами „триумвирата” влиятельных сил в администрации Ордена, недоброжелательствовавших России. В „триумвират”, оказывавший большое влияние на Рогана, входили вице-канцлер Альмейда, бальи овернского языка Лорас и Саграмозо, действовавший в интересах Неаполя. Немало неприятностей доставил Псаро и известный командор Доломье, распустивший, как уже говорилось, в конце 1784 года слух о том, что Россия якобы купила у короля обеих Сицилий сюзеренные права на Мальту. После протеста Псаро великий магистр был вынужден вызвать к себе Доломье для объяснения. В борьбе против „триумвирата” Псаро опирался на рыцарей, считавших опасным чрезмерное сближение Ордена с Неаполем или Францией. К ним прежде всего принадлежали бальи Фердинанд фон Гомпеш и его секретарь аббат Буайе. В записке, направленной „триумвиратом” русскому посланнику графу Разумовскому, полной клеветы на Псаро, Буайе был представлен почти „злодеем”. Разумовский переслал эту записку Псаро, а тот обратился за разъяснениями к великому магистру, который заверил русского поверенного в делах, что не верит интригам Альмейды и Лораса. „С этих пор, — писал Псаро в Петербург, — гроссмейстер удвоил внимание и любезность со мной, чтобы тем лучше постоянно скрывать от меня страшные против меня козни”.
Анализ переписки Псаро с Коллегией иностранных дел показывает, что основным предметом его забот было обеспечение {89} русского торгового мореплавания в Средиземноморье. После того, как в 1764 году первый русский торговый корабль „Надежда благополучия” прошел Гибралтар, русская средиземноморская торговля заметно расширилась. Торговые корабли часто заходили на Мальту, чтобы запастись провиантом или произвести необходимый ремонт. С разрешения великого магистра Псаро договорился с начальником мальтийской таможни Формозо ди Формозо, бывшим одновременно и банкиром, чтобы последний открыл кредит русским купцам. Много усилий от Псаро требовали и имевшие место случаи ограбления русских торговых кораблей североафриканскими пиратами.
В 1787 году Екатерина II предприняла свою знаменитую поездку в Крым. С Псаро, отправившимся ей навстречу, великий магистр Роган послал в подарок русской императрице вставленную в букет искусственных цветов натуральную пальмовую ветвь, как „символ ее бессмертной славы и побед”. Сам Псаро получил при отъезде золотую табакерку с портретом Рогана.
Аудиенция Псаро у императрицы состоялась в Херсоне. Приняв из рук поверенного в делах пальмовую ветвь, Екатерина вручила ее князю Г. А. Потемкину. „Я не могла лучше сделать, — писала императрица в письме, отправленном с Псаро Рогану, — как вручить ее князю Потемкину-Таврическому, фельдмаршалу моих армий и предводителю моих морских сил на Черном море, оказавшему важные услуги не только своему отечеству, но и всему Христианству. Он поставил ее на корабле, носящем мой собственный флаг; это место назначило ей мое уважение к Вам и к славной корпорации, которой Вы управляете с таким отличием. Она послужит, кроме того, хорошим предзнаменованием для моего оружия” 46.
Начавшаяся вскоре вторая русско-турецкая война екатерининского царствования (1787—1791 гг.) застала Псаро в Петербурге. В записке на имя вице-канцлера А. А. Безбородко, посланной в феврале 1788 года, Псаро предлагал отправить в Средиземное море „по крайней мере три фрегата, чего было бы достаточно, чтобы прервать подвоз провианта из Египта”. Подготовка такой экспедиции началась, но русская эскадра не смогла выйти из Балтийского моря из-за неожиданно начавшейся русско-шведской войны.
В июле 1788 года Псаро вернулся на Мальту, где активно занимался заготовлением провианта на случай прихода русского флота и вербовкой опытных моряков на русскую службу. На встрече с великим магистром он передал Рогану послание императрицы и подарок, запакованный в большой деревянный {90} ящик. О содержимом ящика в русских архивах ничего не говорится, но можно предположить, что этот подарок представлял собой портрет Екатерины II кисти Д. Левицкого.
Портрет этот и сегодня можно видеть в так называемом „посольском зале” Дворца великих магистров. История его появления на Мальте давно интересовала специалистов. Считалось, что он был подарен великому магистру Пинто маркизом Кавалькабо. Однако это не так. Даже поверхностное рассмотрение портрета показывает, что он датирован 1787 годом, то есть временем, когда Кавалькабо уже не было на Мальте. Композиция картины позволяет предположить, что она является одной из копий парадного портрета императрицы, выполненного Д. Г. Левицким в середине 70-х годов по заказу П. А. Демидова. Появление на ней кораблей, отсутствующих в оригинале, наводит на мысль, что копия была выполнена Левицким специально для отправки на Мальту. Кроме того, картина Левицкого зарегистрирована в архивах Дворца великих магистров как поступившая в эпоху Рогана.
В конце августа 1788 года Псаро вновь получил приказ от императрицы подыскать на Мальте опытных моряков для „вступления в русскую службу”. Выбор Псаро пал на графа Джулио Литта, которому впоследствии суждено было сыграть видную роль в развитии связей России с Мальтийским орденом. „Я видел, — писал Псаро Екатерине, — что граф с жаром ухватился за этот случай отличиться”. Кстати, на этот раз у Псаро не было недостатка в желающих отправиться в Россию, однако поступившие предложения он отклонил, сомневаясь в познаниях и опытности кандидатов.
Граф Джулио Литта происходил из древней миланской знати. Он был сыном генерального комиссара австрийской армии в Ломбардии и внуком неаполитанского вице-короля. Брат Литты, Лоренцо, был дипломатом Ватикана и служил в Париже. В Орден он поступил 19 лет, а через три года был уже капитаном галеры великого магистра. Литта приехал в Петербург в 1789 году и был хорошо принят при дворе. Он принял участие в военных действиях на Балтике в качестве генерал-майора легкой русской флотилии и за военные отличия был произведен в контр-адмиралы и награжден орденом Георгия III степени. В Россию графа влекло не только стремление отличиться на военном поприще, но и нежные чувства к графине Е. В. Скавронской, урожденной Энгельгардт, племяннице Потемкина и вдове русского посланника в Неаполе. Екатерина питала симпатии к Литте. „Если Орден, — писала она великому магистру в январе 1792 года, — {91} чувствует наклонность ко мне, то это не напрасно. Никто на свете не ставит так высоко и не любит более страстно, чем я, доблестных и благочестивых рыцарей. Каждый мальтийский рыцарь всегда был объектом поклонения, поэтому если я могу быть чем-то полезной ордену, я сделаю это от всего моего сердца” 47.
Между тем первый приезд Литты в Россию закончился неудачно. В 1791 году он был уволен с русской службы из-за неудовольствия, которое вызвал в правительственных кругах неблагоприятный исход второй морской кампании против шведов. Неудачи были приписаны большому числу иностранцев, служивших на галерном флоте.
Через четыре года Литта вернется в Россию, чтобы уже не уезжать из нее никогда. Он женится на Скавронской и умрет в Петербурге в 1840 году, будучи членом Государственного совета и оберкамергером. В России его называли Юлий Помпеевич Литта.