Иконы - Письма Севера
Полумифическая земля, где находили часовни ХVII века, с нетронутым убранством, церковными тканями, истлевшими на тех местах, куда их положили полстолетия назад, до сих пор не опустошена. Что же могло уцелеть после нашествия полчищ столичных "лириков", которые, даже осиновый лемех драли с церковных куполов.....Нет, земля "Кижей", "Соловков", "Валаама" не погибла, за годы потребительского, "промыслового" отношения к ней, она возрождает свои храмы, обычаи, ремесла! Но в этой статье мы хотели бы рассказать об одном из пластов северной культуры - о "северных" иконах.
Своеобразие культурного уклада Русского Севера было обусловлено огромной ролью монастыря. С ХII по ХVII век именно монастырь, а не город, как в домонгольской Руси, не промысловые поселение "завод с острогом", как в Сибири ХVI века, было опорным пунктом колонизации. Первыми на Север приходили монахи, светское население группировалось вокруг уже созданного духовного центра. К примеру, новгородский монастырь в честь Чуда Архангела Михаила в Хонех, заложенный в устье Двины в ХII веке, к ХVI веку окружался уже целым городом Новохолмогоры, переименованным в Архангельск в 1613 году.
В отличие от монастырей центральной России, чаще тяготевшим к городам, северные монастыри сами осуществляли фунуции городов. К концу ХVI века примерно полутора десяткам крупных монастырей принадлежало 85 процентов земель Севера.Таким образом, не менее трех четвертей населения края было напрямую задействовано в монастырском хозяйстве.
Совпадение опорных пунктов духовной и экономической жизни в монастыре не могло не влиять на крестьянское самосознание и создавало атмосферу особого благочестия. Малонаселенные земли заполнялись знаками святости, концентрация которых на душу населения оказывалась гораздо большей, чем в центре, поэтому отличались они особой выразительностью. Вспомним, например, что в Поморье поклонные и обетные кресты выполняли одновременно функцию и навигационных знаков, то есть обретали как бытрехмерную символику.
Подчеркутой выразительностью отличались и сами монастыри, затерянные в бескрайных языческих, "безблагодатных" пространствах, спасительные пристанища христианина, "освящающие" дикий край. Похожее ощущение, должно быть, вызывали у крестьянина иконы, установленные в дуплах старинных деревьев в наиболее глухих и темных лесных местах (обычай, зафиксированный этнографами ХIХ века).
Поток пожертвований монастырям от царей и знати не оскудевал, монастырские ризницы и церкви наполнялись утварью и высококачественными иконами. После интервенции 1612 года и затянувшейся потом войны за северные рубежи государство оценило оборонное значение монастырей и освободило их от пошлин. Процветающие обители дали жизнь новым монастырям и приходам. К 1702 году в одном Архангельском уезде было 14 монастырей и 168 церквей. В ХVIII веке сформировались крупные старообрядческие собрания древних икон, пополнявшиеся все следующее столетие.
Постепенно Север занял особое положение: полулегендарная сакрализованная территория, земля "концентрированной" святости, перенасыщенная атрибутами веры и при этом чрезвычайно удаленная и труднодоступная.
Открытие иконописи Русского Севера для массового зрителя произошло в начале 1960 годов. Существовавшее с конца ХIХ века понятие "северные письма", ранее знакомое лишь узкому кругу ученых и знатоков, стало теперь достоянием любого представителя интеллигенции, в особенности художественной. В русле общего возрастания интереса к иконописи открытие Севера стало самым масштабным и законченным явлением.
Экспедиции центральных музеев ежегодно устремлялись на Север и выявляли огромное количесвто старинных икон. На протяжении 1960 годов в фонды одного только Петрозаводского музея их поступило более 2 тысяч. Лучшие памятники экспонировались на выставках в крупнейших городах страны. Каталоги выставок были изданы крупными тиражами, вышли также отдельные исследования и альбомы, посвещенные новооткрытой иконописи.
Были учреждены музеи изобразительных искусств города Петрозаводска, Кижский музей-заповедник, открылись специализированные залы для выставления икон в Архангельском, Вологодском, Сольвычегодском, Устюжском, Кирилловском музеях. В северных областных газетах стали регулярно появляться заметки, полные торжествующих интонаций: "...сейчас, когда мы ведем решительную борьбу против упадосных абстракционистских течений в искусстве, памятники старинной живописи обретают новый важный сиысл". Вышел научно-популярный фильм. Северное радио обращалось к колхозникам с призывами не отдавать иконы энтузиастам, хлынувшим на Север с разных концов страны в поисках древних сокровищ. В "Крокодиле" появились изображения туристов, вывозящих церковные купола на багажниках "Москвичей".
Страсть к иконному собирательству охватила тысячи людей. В считанные годы изначально элитарное увлечение превратилось в массовое поветрие, а затем - и в целое культурное явление. Икона, найденная в древней часовне, сделалась составляющей мифологии десятилетия, наряду с "суровым стилем", фарцовкой или авторской песней. Ценные сувениры, привезенные из заброшенных уголков страны, украсили квартиры людей самой разнообразной судьбы и призвания. Понятие "север" в отношении иконы сделалось маркой, едва не затмевавшей даже "Рублева".
Именно тогда сформировались основные шаблоны восприятия старинной иконописи, те, которые и поныне сохраняются как прочная данность. Например представление об огромной коммерческой ценности любой иконы как таковой, утвердившееся в русской глубинке. Отношение к иконе, заложенное в пору собирательского ажиотажа 1960 годов, не менее абсурдно, чем отношение к ней в эпоху коллективизации. Потомки людей, некогда сколачивавших из икон кормушки для скота, теперь, указавая в красный угол, оценивают: "Эта стоит "Жигули", эта - полдома, эта - четырнадцать соток".
Та же мифология и по сей день гонит в столичные салоны древних старух, обитательниц отдаленных деревень, как правило, с громадными футлярами (киотами), установленными на каталки, обернутыми в три слоя кисейных занавесок, полными восковых цветочков и медного фольгушного трепетания. "А мать говорила: надо будет - продай, до конца жизни хватит". Своеобразные оттенки собирательских предпочтений - тоже из той эпохи. Это касается, например, повышенного внимания к "лошадным" иконам. И по сей день нередки в салонах посетители, ищущие иконы с лошадьми и потом еще подсчитывающие количество глов изображенной скотины. Это явление можно смело связать с открытием "северных писем". Известно, что одна из отличительных черт репертуара северных сюжетов - преобладание изображений святых - покровителей скотоводства: Флора и Лавра, Власия, Модеста и Спиридония, Георгия, Архангела Михаила. Новгородская иконография "Чудо Архангела Михаила о Флоре и Лавре", давно забытая в центральных областях, продолжала тиражироваться на Севере вплоть до ХIХ века. Изображения покровителей скота были так распространены на Севере, что среди иконописцев получили жаргонное название "флоры" (встречается в процарапанных надписях на оборотах досок). На карельской иконе ХVI века скоты собираются к тронам святителей, некоторые преклоняют колена, и Власий "благословляет стадо коров", а Спиридон - "стадо козие и овец". Неудивительно, что подобные иконы, полные особенно теплых и как бы сказочных интонаций, пленяли воображение собирателей 1960 годов с особенной силой.
Важнейшее следствие тех времен - прочное водворение термина "северные письма" в языковой обиход. Для современного человека, даже далеко от мира иконы, это словосочетание все равно обладает своебразной чарующей акустикой. Однако еще в 1973 году, реагируя на неоднократные высказывания об открытии "северной школы иконописи", "обонежской" или даже "русско-карельской", Э.С. Смирнова писала: "Это искусство преимущественно крестьянских мастеров, стилистически неоднородное. Нам представляется, что по отношению к изобразительному искусству Севера самым удачным остается термин "письма", появившийся еще в ХIХ веке. Искусство огромного Севера распадалось на ряд таких писем... Нет "северной школы" ("северных школ"), а существует сложное, многообразное в проявлениях, разветленное искусство различных северных областей".
Это высказывание в сдержанной форме комментирует тот стилистический беспорядок, что царит среди северного иконописного наследия. Мы найдем здесь краснофонные новгородские иконы ХV века и иконы, связанные с ростово-суздальской школой. Произведения Дионисия соседствуют с простонародными, грубыми имитациями "строгановских" икон. Но и лучшие "строгановские" памятники можно обнаружить здесь. Иконы - "краснушки", "фрязь", качественная академическая живопсиь, архаизирующие иконы позднего времени, произведения примитива - все это соседствует и на страницах каталогов, и на полках запасников, образуя поистине хаотические наносы.
Мы не станем задаваться серьезным вопросом классификации северного наследия, рассеянного по коллекциям и музеям страны. Наша задача - уделить внимание тому материалу, который бытует в сфере антикварной торговли. Преимущественно это иконы с Архангельского Севера, Прионежья и Вологодчины, написанные в ХVII - ХVIII веках, вышедшие из крестьянских домов, церквей и часовен.
Удивительно, но и по сей день существует немало людей, для которых Север - лишь промысловая зона. Трудно себе представить, но полумифическая земля, где находили часовни ХVII века с абсолютно нетронутым убранством, церквными тканями, истлевшими на тех местах, куда их положили полстолетия назад, до сих пор не опустошена. Что же могло уцелеть после нашествия полчищ столичных "лириков", которые даже осиновый лемех драли с церковных куполов? Бородатый архангельский старатель отвечает:
- Надо знать, где брать. В углах уже нигде ничего нет, все повыметено. А сохранолось то, что ничье. На чердаках и в сараях. Вот и копаешь.
Что отличает северные иконы? В первую очередь очень часто -ископаемый вид, сохранность оболочки, созданной самим временем, с двумя-тремя, в лучшем случае, окошками пробных расчисток. К слову заметим, что это - именно то состояние коллекционной иконы, о котором можно только мечтать. После массовых старообрядческих "реставраций" ХIХ - ХХ веков, порочной практики "реконструкции", инициированной в некоторых слоях реставраторов второй половины ХХ века, после бесчисленных икон, "размытых2 при помощи ваты и нашатыря энтузиастами 1960 - 1970 годов, после тысяч икон, "сделанных" и "собранных" в постеперестроечную пору во имя улучшения их коммерческой судьбы... Самое ценное состояние древней коллекционной иконы, какое можно себе сегодня представить, - под старой, черной, заскорузлой олифой, заросшей слоем овсяной шелухи и коростой индюшиного помета. Такие иконы в наше время - драгоценная желанная редкость. Коллекционеру достаточно одного-двух пробных шурфов, чтобы убедиться. Все остальное он, купив икону, сделает сам.
Совсем другое положение с подарочными или интерьерными иконами, которые приобретают в обиход люди иных интересов. Но нет ничего печальнее судьбы "сделанной" коллекционной иконы, блуждающей по салонам в процессе бесконечного и безнадежного "предложения". Сейчас "делает" коллекиционную икону только ее окончательный хозяин и только для себя.
Бытование северных икон в первозданном виде объяснимо стремительностью их рыночной судьбы: они очень страстно востребованы очень узким кругом людей. Это не то что дорогая "сильверуха" в эмалях, в силу своей высокой ликвидности превратившаяся как бы в крупную купюру и буквально замасленная от двацатилетнего обращения. Коллекционные иконы Севера не имеют, как правило, антикварной биографии. Они находят "окончательные руки", минуя одного-двух посредников.
Доски северных икон почти всегда изготовлены из хвойных пород древесины. Порой они необычно грубые, толстые. Паволока часто отсутствует вовсе. Иногда паволокой может служить часть ветхой домотканой декоративной ткани, которая сохранилась благодаря тому, что была законсервирована под левкасом. Левкасы рыхлые, из местного перетертого мела, а не из тонко отмученного алебастра, как на более дорогих привозных иконах. Ковчег часто глубокий, выраженный, с почти отвесной лузгой. Даже в ХVIII веке были сохранены древние пропорции полей: боковые примерно в полтора раза уже верхнего и нижнего.
На Севере во множестве ставились небольшие храмы или часовни; старообрядческой моленной часто служила обычная изба с "луковицей" на коньке. При этом архаичный Север, в отличие от центральных областей, до позднейшего времени не отказался от многоярусного иконостаса. В тесных пространствах приходилось объединять несколько иконостасных изображений на одной доске. Чаще всего так писался деисус, ростовой или полуфигурный, или даже оплечный, если для совсем маленькой часовни.Встречаются помещенные на одну небольшую доску пророческие или праотеческие ряды. Другой способ объединения сюжетов - по вертикали - тоже практиковался. Как правило, трехрядная икона несет по изображению из праздничного, пророческого и праотеческого чинов. Конечно, нельзя при виде лишь части компактного иконостаса уверенно говорить о ее северном происхождении, но в таких случаях оно наиболее вероятно.
Колорит северных икон - неяркий, сдержанный. "Редко звучат в цветовой композиции звонкие киноварь или небесный голубец. Местные мастера предпочитают охры... и сажу", как писал С.Ямщиков. Естественно, здесь играли не столько предпочтения, сколько материальные возможности заказчика. Северные мастера умели выстраивать благородные цветовые сочетания на основе "подножных" красителей: многообразных цветных "земель", различных оттенков охр и т.д.
Густые, насыщенные и неяркие цвета соединялись в гармоничную "пейзажную" гамму. Золото редко встречается на северных иконах, чаще его заменяет желтый аурипигмент или, с ХVII века, "коптель" - листочки подкопченного серебра. Покрывались иконы вареным льняным маслом.
Оклады, даже латунные, - значительная редкость для Севера, опять-таки в силу дороговизны. Серебра же вообще почти не встречается. Попадаются иконы, облачения которых с замечательной точностью имитируют драгоценные материалы. Как основа берется не латунь, а биллон, наносится глубокое золочение, и оклад даже со стершейся позолотой выглядит как серебрянный. Золотая канитель (если есть шитая риза) обнаруживает медную основу. Жемчуг при ближайшем рассмотрении оказывается "жемчужником", то есть условными бусинами, выточенными из речных раковин и отшлифованными.
Но вообще, как уже сказано, оклады на северных иконах - редкость. Бывают иконы ХVII и даже ХVI века без единого гвоздевого отверстия. Конечно, оклад охраняет живопись от механических повреждений, но зато под ними происходит концентрация влаги (особенно ближе к нижнему полю), что в результате оборачивается для иконы несравненно большим ущербом. Еще одна положительная деталь: бедные северные церкви, в которых ничего не блестело, не возбуждали вниманиеразорителей. В то время как разграблялись и уничтожались убранства более благополучных храмов, северные, как правило, предавались забвению.
Если общие черты художественных процессов древности во многом остаются неясны, то памятники, созданные в ходе этих процессов, уже почти до последнего выявлены с большой отчетливостью. Напротив, иконы двухсот - трехсотлетней давности оцениваются только собирательно, слитно, в виде каких-то общих тенденций, утрачивают характер штучности, исключительности. Такая дальнозоркость, конечно же, органична. И все же та часть художественного наследия Нового времени, которая представлена иконами, до сих пор остается невозделанным полем для эстетических изысканий.
Это относится и к северной иконописи ХVII - ХVIII веков. Древнейшие иконы , создавшие основу легендарной славы Севера, давно оценены по достоинству. Но это лишь малая часть чеверного наследия. Множество икон, написанных после первой половины ХVII века, физически недоступны, объединены в тысячи единиц музейного хранения и ожидают реставрации. Другие изредка появляются в продаже, но пока что не известно ни одной крупной коллекции, где эти иконы образовывали бы суть, ядро, - только частные проявления интереса, отдельные случаи приобретений. Между тем значительная часть провинциальных икон ХVII века и эпохи барокко еще даже не отвоевана у природы и рассеяна по заброшенным закоулкам страны. Малое внимание, до последней поры уделяемое этому искусству, - не повод для пессимизма. Напротив, очень важно, что в настоящее время, которое так утомлено всеизведанностью, еще есть заповедные области, хранящие нерастраченный, отведенный в основном предстоящим открытиям материал.
Мнение эксперта "Древность, сохранность, оригинальность сюжета".
Цена любой иконы зависит от сочетания нескольких параметров: древность, сохранность, сюжет, качество и оригинальность исполнения. Последнее обстоятельство в случае с северными иконами может играть определяющую роль. Если икона атрибутируется как северная, только на основании технологических признаков, а по стилю лишь тянется к общему стандарту, то она не привлечет особого покупательского внимания. Притязание на классичность, что никогда, естественно, не было сильной стороной "северных писем", неминуемо ввергает икону в разряд второсортных. Продать ее можно, только максимально расширив покупательский круг, снижая цену.
Дорого ценится северная икона, если имеет подчеркнутую фольклорную выразительность. Прекрасно, если при этом северной спецификой отличается сам сюжет. Такие, например, "знаковын" иконы, как "Зосима и Савватий Соловецкие", которых довольно много дошло от второй половины ХVII - первой половины ХVIII века, наверное, и невозможно найти дешевле 2,5-3 тысяч долларов. Если попалась икона, допустим, с теми же "скотьими" покровителями, смелая по стилю и древняя, то тут хозяин может уже совсем широко экспериментировать с ценой.
Как правило, увеличение размера иконы (начиная с "большого аналоя") не влечет пропорционального роста цены. Церковная икона из-за малой функциональности всегда выставляется относительно недорого. Допустим, от 2 до 4-5 тысяч долларов, если, конечно, не имеет черт раритетности. В случае с северными иконами все выглядит несколько по-иному. Это предметы в принципе коллекционные, а не интерьерные или культовые. Они ценятся за яркую декоративность, а потому, увеличиваясь в площади, заметно прибавляют в стоимости.
Журнал "Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования", январь-февраль 2003.