Галлюцинации придворного живописца

Он заставлял склоняться перед своими полотнами королей, придворных и монахов­иезуитов. За десятилетия трудной и насыщенной жизни он, Франсиско Гойя, обрел множество поклонников и бессчетное количество врагов, причем число тех и других после кончины художника возросло, а споры вокруг его творчества не умолкают до сих пор.

 

Ф. Гойа. Ужасы войны. Офорт. Музей Прадо, Мадрид

Александр Бенуа, опубликовавший первую в России монографию о Гойе, так определил дар живописца: «В Гойе жил священный огонь, и даже именно потому, что в нем нет всей пышности, всего великолепия других мастеров, что он с каким­-то цинизмом является в первобытном рубище, с большей отчетливостью обнаруживается самая важная черта художественной личности — темперамент».

Глядя на полотна великого испанца, или начинаешь восхищаться его прекрасными махами, которые волновали самого художника, или, наоборот, погружаешься в тоскливую скуку перед портретами придворных и королей в пышных павлиньих нарядах. Проникаешься ненавистью и отчаянием, сопереживая испанцам, побежденным насилием инквизиционных трибуналов. Пытки, ужасы, расстрелы, унизительные раскаяния или равнодушные лики, вдохновенные праздники, торжественные приемы — все написано Гойей непосредственно, искренне, нервно, отзывчиво и вдохновенно. Особенно поражает это при взгляде на трагические сцены насилия в картинах и графике мастера, разворачивающим перед своим зрителем непостижимое зрелище человеческой жестокости, прошедшей мутным потоком через всю историю человечества.

Годы творчества Гойи падают на период безудержного порабощения Европы войском Наполеона. Стремясь создать блок держав–сателлитов, Наполеон зорко следил за происходящим на политической арене в разных государствах. В 1807 году его разведка сообщила, что в Мадриде развернулась тайная борьба вокруг трона престарелого короля, в которой столкнулись силы наследного принца и всесильного министра Годоя, поддержанного королевой. Испания была внезапно наводнена французскими войсками, а главные военные оплоты — крепости Барселона и Пноплона превратились в центры концентрации французских войск. Наполеон готовился посадить на испанский трон одного из своих родственников, но отношения между гордым народом и войском захватчиков резко обострились. 1 мая 1808 года в Мадриде вспыхнуло восстание против французов и толпы народа в разных концах города бросились почти с голыми руками на солдат–захватчиков. Началась настоящая резня. Восстание перекинулось в сельские и горные районы Франции. Армия маршала Ланна пыталась вернуть французам крепость Сарагосу, в которой испанцы перебили весь гарнизон и заперли ворота форта. Крестьяне с ножами и вилами собирались в шайки и отряды, насчитывавшие до 10 000 человек. Испанцы ловили отдельных французов и расправлялись с ними самым жестоким образом. Французы стали обращаться с местным населением как с дикими зверями. Жажда крови одних, разжигала жажду насилия у других. Деревья, густо увешанные трупами, или груды людей, зарубленных шашками и лежащих в собственной крови, описаны в многочисленных документах той эпохи.

Одним из свидетельств, документов периода противостояния стало полотно Франсиско Гойи «Расстрел 3 мая 1808 года», где рядом с простыми повстанцами, приговоренными к смерти, изображен их предводитель, известный как принц Пио, яростно и бесстрашно бросающий в лицо поработителям слова проклятья. Человек в белой рубашке, выхваченной светом из тьмы, обступившей со всех сторон толпу, это символ противостояния двух сил — добра и зла. Свет и человек, вечность и мгновение, жизнь и гибель — категории, пронзавшие историю многократно. Художник-­летописец, конечно, запечатлел гибель человека, но свет, равновеликий по своей ярости «щетине» ружей французов, свет непобедим. Свет выступает на полотне как символ непобедимости, как символ продолжения борьбы, как свидетельство непреклонности человеческого духа. И действительно, даже после расстрела первых повстанцев Испании борьба, жестокое противостояние продолжались, не оставляя французам ни малейшего шанса на окончательную победу.

Офорты Гойи «Ужасы войны» стали свидетельствами этой борьбы испанцев, а благодаря уже упомянутой искренности и непосредственности мастера могут восприниматься жителями ХХI века как « листы фронтового блокнота» — «свидетельства с мест боев». Они, конечно, менее художественны, поскольку состояние мрачности и безысходности происходившего в Испании, схлестнулось с болезненностью и личной трагедией мастера, оглохшего, захваченного приступами психической болезни, но от такого симбиоза запечатленное становится еще более образным и беспощадным.

Ф. Гойа. Расстрел 3 мая 1808 года. Офорт. Музей Прадо, Мадрид

Самым удивительным в серии «Ужасы войны» представляется то, что художник совсем не отмечал «победы» одних или других, он запечатлел страшные сцены — символы всеобщего человеческого безумства, захватывающего время от времени самые разные нации и народы. Художника физически мутило от всей крови и грязи, проявившейся в так называемых европейских цивилизациях,одномоментно превратившихся в зверей, чудовищ, варваров, насильников и убийц. Достаточно лишь просмотреть несколько тематических листов серии, чтобы понять: художника мучило философское осмысление того, что совершается с человеком во время великого военного проти­востояния.

В листе «Какое мужество!» автор выводит героическую женскую фигуру у громадного орудия, с которым она вынуждена справляться, так как все мужчины убиты. В листе «И нет от этого лекарства» можно разглядеть настоящую банду убийц в форме, которая, переходя от столба к столбу, расстреливает как на конвейере представителей противоположного лагеря, оставляя за собой бесконечную вереницу поверженных. Еще более жестокий лист № 19, где победители — солдаты, захватившие женщин, используют их и затем убивают. Вообще пыткам, издевательствам, формам казни и увечья посвящены многие из этих художественных документов. И если полотно с расстрелом, запечатлевшее конкретные действия солдат полководца Наполеона Мюрата, — это настоящий всплеск эмоций, острейших переживаний, отклика на событие, ставшее известным во всей Испании, то черно­-белые рисунки — беспощадные и точные документы с мест событий.

Вернемся снова с картине и взглянем на нее детально. У солдат расстрельной команды нет лиц — зло безлико. У обреченных и бессильных лица высветлены фантастическим светом, выделены на фоне темноты. На них не страх, не ужас, а ненависть и гнев, воля и сила, на них героический порыв противостояния неизбежному злу, которое когда-­нибудь будет побеждено.

На первый взгляд может показаться, что такие простые и образные приемы эмоционального воздействия приходят к художнику сами собой, но оказывается, он их ищет и пользуется ими глубоко осмысленно. Среди оставшихся заметок художника можно найти очень точные определения таким поискам: «Фантазия, лишенная разума, производит чудовищ, соединенная с ним, она — мать искусства и источник его чудес». Один из исследователей феномена художника прямо ставит его фантастические образы в производные от галлюцинаций, а фантастические формы гравюр и рисунков — от воображения, разбуженного болезнью и глухотой. Возможно, но мрачные стороны испанской действительности, к которой обращался Гойя, превращают его реализм в блестящие аллегории, в беспощадные разоблачения, в исследования глубин человеческой психики и животных страстей.

Рассмотрение этих произведений–галлюцинаций переносит нас в те времена, когда творилось зло, а художник был не в состоянии носить его в собственной груди, чтобы не упрекнуть власть имущих в страшном грехе человеконенавистничества. 

В начало раздела "Живопись и графика">>>