Логотип
Tefal

Борис Григорьев. Возвращение В Петербург

Антикварный мир — явление почти исключительно мужское, и появление молодого искусствоведа Кристины Березовской и «KGallery»в этой среде можно расценивать как смелый шаг. Однако организация на своих площадях выставки произведений давно забытого в Петербурге художника Бориса Григорьева — свидетельство и впрямь незаурядной смелости.

Не слишком удачная попытка показа творчества ученика Репина и Кардовского была предпринята в 1984 году дирекцией музеев Ленинградской области: тогда хранители значительной группы произведений из Псковского областного музея испугались шума вокруг творчества мастера-эмигранта. Работы Григорьева время от времени всплывали на сборных экспозициях, но все равно не оставляли впечатления значительного явления, а между тем художник давно обрел мировую славу.

Сегодня, спустя много лет, устроители выставки — «KGallery» — решили показать зрителям несколько десятков работ художника из собраний Петербурга и Москвы, отражающих разные периоды творчества и разные жанры. Здесь и фантастическая «В гостях у Бабы Яги», и эротические произведения из серии «Интимите», и, конечно, портреты бретонского цикла. Посетители выставки смогут увидеть «Женщину из Бург-де-Бас» и портрет старой женщины, возможно, так называемой «бабушки русской революции» — Брешко-Брешковской.

Выходец из Рыбинска, глухой русской провинции, мальчиком Григорьев хотел вырваться за пределы провинциального быта и рано проявил склонность к искусству, которое казалось ему мечтой, фантазией и мистическим состоянием души. Он попадает первоначально в Московское Строгановское художественно-промышленное училище, а затем в Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств.

Хотя ремесло имело в его глазах особенную ценность, авторитеты быстро сменяли один другого, и мятущаяся натура его скорее училась у окружающего вечно меняющегося мира, дарившего острые ощущения и образы. Он присматривался к проявлениям неоклассицизма мастерской Д. Кардовского и живо интересовался авангардизмом М. Ларионова и Н. Гончаровой. Его откровенно привлекал декоративный модерн мастеров петербургского «Мира искусства» и заразительная буколическая Россия Сергея Судейкина, но внутренний голос подталкивал его на поиски собственного стиля.

Б. Григорьев. Портрет В. Качалова. 1923. Париж. Холст, масло. Частное собрание

 

Игра в жизнь, которую представляли театральные кабаре Петербурга «Бродячая собака» и «Привал комедиантов», была притягательна для Григорьева. Он с головой окунулся в переживания богемы, оставляя от этого периода и театрализованные зарисовки и даже росписи на стенах артистических уголков, и блестящий портрет гения-злодея подвального мирка Мейерхольда с красным двойником-символом.

Но поиск толкает Григорьева дальше и дальше, и в 1913 году молодой художник впервые оказывается в Париже — бурлящем котле художественной и богемной жизни, который захватывал в плен многих странников искусства. Перефразируя знаменитую фразу, о Григорьеве можно сказать: «Увидел Париж и стал художником». Он создал за короткий период несколько тысяч рисунков с видами прекрасного города, со сценками в кабачках, на бульварах, в кафе-шантанах. Для его произведений характерно обостренное видение мира, которое, в свою очередь, привело к необычной пластично-текучей манере исполнения.

Работы парижского периода, выставленные в Петербурге, сделали имя молодого мастера широко известным, но принесли и огорчения. Бориса Григорьева отчислили из Академии художеств, поскольку не могли признать достойным гротесковое исполнение академической конкурсной картины. Можно сказать, что это позволило Григорьеву разорвать свои отношения не просто с рутинным образованием, но и со средой, которая связывала, диктовала, требовала подчинения определенным правилам в обмен на признание: Григорьев стал совершенно свободным художником. Виртуозная графика эротического характера, фривольные образы Парижа и Питера и болезненное, экспрессионистическое отношение к России поднимает творчество Григорьева над посредственным большинством среды.

Он мечется по Европе в поисках новых и новых отправных точек для созидания. Его пути пересекают Францию и Италию, Грецию и Швейцарию. Портреты-маски и пейзажи-декорации, сценки, напоминающие анекдот, — все направляет творчество на путь язвительного и яркого обличения повседневности. В своих полотнах, рисунках, книжных иллюстрациях Григорьев гримасничает, смеется, хохочет или издевательски подхихикивает над зрителем. Интерпретатор художественной жизни Александр Бенуа, статьями которого зачитывалась интеллигенция Петербурга и Москвы, сразу же откликнулся на появление неожиданного таланта: «…Вот мучитель! Талантливый подлинный художник, но мучительный в высшей степени. Вот кого я ценю, но кто мне не нравится. …Впрочем, быть может, именно эта моментальность и придаст со временем его творениям особую характерность и достоверность. А что он передает самый тон нашего пакостного времени, самую подлую его гримасу и самую музыку, под которую оно пляшет свой дьявольский танец, в этом не приходится сомневаться. Самое главное, что у художника не хватает желания углубить свою задачу, отнестись к ней вдумчивее, есть тоже лишняя черта времени…» («Речь», 28 октября 1916 г.). И как же прав и одновременно не прав был знаменитый критик. Прошло всего несколь-ко лет, и русский мастер на долгие годы оказывается в эмиграции, в Париже и других городах мира, но русская действительность, судьба России продолжали преследовать Григорьева.

В 1921 году в Париже открылась большая выставка работ русских художников-эмигрантов, объединившихся в творческий союз. Председатель союза князь А.Шервашидзе сам отбирал для галереи Боэси работы Бориса Григорьева, получившие в прессе очень точное и образное определение: «Это кажется, единственный из наших художников, “ушибленный” российской катастрофой. И его глубоко, мучительно волнует проблема рождения “нового мира” из хаоса».

Б. Григорьев. Человек из подвала. До 1924. Холст, масло. Частное собрание

 

То, что искусство Григорьева мучительно и связано с Россией, неоднократно отмечали знавшие его в эмиграции деятели культуры: «В его цикл “Русские лица” необходимо долго и внимательно всматриваться, возможно тщательнее их изучать… Тогда многое из пережитого станет нам понятным, как и понятен станет тяжкий путь и подвиг нашего возрождения. Это типичный художник трепещущей действительности, не только по темам, но и по технике письма…» (Н. Могилянский. «Последние новости», Париж, 21 июня 1921 г.). А другой свидетель восхождения Григорьева на олимп мирового искусства, А. Левинсон, побывав на Осеннем салоне в Париже, перед полотном «Расея» выразился еще более ярко и остро: «…Даже здесь на него нестерпимо давит наваждение большевистской России; он прикован к ней, болен ею, воображение его отравлено ядовитыми ее газами. Еще в 17 году он в замечательном ряде рисунков запечатлел образ мужицкой “Расеи”. Эти образы он увез с собой в изгнание; здесь томили они его неотвязно, ширясь, взвинчиваясь, вырастая и искажаясь с каждым днем, заслоняя от него все» («Последние новости», Париж, 22 ноября 1921 г.).

Естественно, что такой накал живописного творчества в Париже не остался незамеченным. Григорьева приглашают для устройства персональных выставок в галерееПаволоцкого (Париж), в Академии Карнеги США, в выставочных центрах Питсбурга, Филадельфии. Вслед за «Расеей» художник в рамках театральной темы выполнил интересный цикл портретов русских актеров-эмигрантов, гастролировавших в Европе. Затем следует несколько пейзажных циклов с бретонскимигородами и пустынными, почти заброшенными сельскими далями. И все равно боль трагедии не отпускает Григорьева, и он обращается к творчеству Ф.М. Достоевского. Сомневаясь и переживая, переделывая и повторяя, художник создает серию иллюстраций к «Братьям Карамазовым».

Одним из первых, кто оценил сделанное и оставил его острое и философское определение, оказался такой же изгнанник, художник и коллекционер князь Сергей Щербатов. Вот как он характеризовал коллегу по цеху и человека: «При виде чисто русской фигуры, впоследствии несколько американизировавшейся, от этого молодца трудно было ожидать столь болезненного, доходящего до визионерства, искусства, тревожащего, интересного, подчас отталкивающего, но всегда талантливого. В этом направлении лучшее и самое значительное, что он сделал, пожалуй, была большая серия композиций на тему братьев Карамазовых. Тут есть проникновение не столько в самого Достоевского, сколько в мир галлюцинаций, человеческого ужаса с несомненной болезненной гениальностью. Я долго внимательно их рассматривал, в столь же фантастической обстановке, какими были фантазии Григорьева, мрачного полутемного парижского кафе, куда Григорьев поздно ночью принес мне тяжелую папку, желая во что бы то ни стало показать мне эту серию и узнать мое мнение….Знаете что сказал я Григорьеву? У вас только Каин во всем, а у Достоевского ведь был и Авель…» (С. Щербатов. Художник в ушедшей России. Нью-Йорк, 1955. С. 327).

Б. Григорьев. Женщина из Бург­де¬Баз. 1920-е. Холст, масло

 

Каждый, кто встречался напрямую с творчеством Григорьева, отмечал громадное мастерство его художественного языка, с помощью которого замыслы и видения воплощались в реальные объекты искусства. Это давало ему возможность самому открывать школы-студии во Франции, давать уроки рисунка и композиции в Америке и даже создавать академические художественные центры. В 1928 году художник по приглашению чилийского правительства отправился в Сантьяго преподавать рисунок и композицию. Некоторые из знакомых с творчеством Григорьева по западным источникам даже утверждают, что Григорьев возглавлял Академию художеств. Вокруг фигуры мастера всегда клубилось множество слухов и легенд. Согласно одной из них, Григорьев вынужден был уйти из Академии в силу своего несносного вздорного характера, согласно другой, его напугали волнения в Сантьяго. Во всяком случае, через некоторое время он снова оказался в Чили, Аргентине и Бразилии, где с присущей ему работоспособностью исполнил несколько сотен зарисовок, в очередной раз заставивших говорить о мастере парижскую публику.

Бурная жизнь художника не способствовала сосредоточению его многочисленных полотен в одном или нескольких собраниях, поэтому демонстрировать творчество Григорьева монографически весьма трудно.

«KGallery», опираясь на опыт знатока русского Серебряного века Т.А. Галеевой, подготовила показ работ блестящего мастера (более 50 произведений). И открывает зрителям значительную и интересную страницу русского и зарубежного искусства. 

В начало раздела "Живопись и графика">>>