Культура Африки и частное коллекционирование
Частные коллекции продолжают оставаться атрибутом социальной значимости собирателя. В наше время персональная значимость в культурном обороте оказывается не менее престижной, чем обладание большими материальными и, в частности, финансовыми возможностями, да и для людей, имеющих эти возможности, коллекционирование выступает как средство самоутверждения.
Парные наголовники чивара. Бамбара, Мали. Частное собрание
До условной даты 1640 года, времени радикальных перемен в Англии, Африка к югу от Сахары — а именно она, как правило, подразумевается при слове «Африка» применительно к коллекционированию —почти не попадала в сферу интересов европейцев. Есть, пожалуй, только одна–две точки на атлантическом побережье Африки, откуда в Европу еще в XVI–XVII веках поступило несколько десятков художественных произведений, в частности из так называемого Королевства Конго. Речь идет об олифантах (охотничьих и боевых рогах), кубках, «солонках» и т. п., созданных африканскими резчиками из слоновой кости и представляющих собой своеобразный сплав европейской и африканской художественных традиций. Позднее аналогичный вариант переходных эстетических форм, легко трактуемый как эклектика, встречается в туристической сувенирной продукции XX–XXI веков, вошедшей в терминологический оборот как «аэропорт» или «аэропортное искусство». В истории собственно африканской художественной традиции, изучаемой в рамках африканского искусствоведения, эти изделия начальной эпохи освоения европейцами Африки получили название «афропортугалькая слоновая кость». Таковых до наших дней сохранилось крайне мало.
Отслужив какоето время по своему прямому назначению, эти предметы из–за ценности материала часто либо переделывались европейскими мастерами, либо попадали в сокровищницы европейской знати как реликвии, либо иногда попросту выбрасывались из–за смены вкусов. Так, в силу особенностей движения произведений декоративноприкладного искусства на соответствующем западноевропейском рынке в XVIII–XIX веках в собрании Государственного Эрмитажа в Санкт–Петербурге более или менее случайно «осело» тричетыре таких предмета (показательно, что хранятся они в Отделе западноевропейского искусства).
На рубеже XVII–XVIII веков возникает увлечение экзотизмом, формируются «кунсткамеры», куда попадают предметы, привезенные в качестве «курьезов», сувениров, документов и свидетельств иных культур, в том числе из Африки. И только постепенное формирование в первой трети XIX века этнографии как науки о культурном многообразии человечества способствует началу системного сбора коллекций. Однако Африка вовлекается в этот процесс лишь во второй половине XIX века, с началом колониальных захватов и раздела континента.
Поначалу коллекции первых этнографических музеев формируются из случайных сборов. Собирают прежде всего экзотику — все необычное, бьющее по привычному для европейцев видению мира, но одновременно и удовлетворяющее вкусу нового владельца собранных предметов и его стремлению выделиться, героизироваться в глазах соотечественников по возвращении в Европу.
Именно так я склонен воспринимать знаменитую коллекцию В.В. Юнкера, послужившую базой для последующего создания африканских фондов Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого (МАЭ). Под влиянием общего для европейских стран последней трети XIX века пафоса открытий, совпадающего с началом активной фазы колонизации, Юнкер на собственные средства отправляется в Африку, откуда привозит в Санкт–Петербург почти 2000 стрел и копий и всего лишь около 300 предметов утвари, культовой практики, музыкальных инструментов. Это не только донаучные, но, по сути, экзотические сборы, показатель ценностной направленности собирателя. Однообразный ряд мало отличающихся образцов колющего, метательного оружия имел, похоже, в глазах Юнкера, выходца из обрусевших представителей немецкого купеческого сословия, ценность своеобразного военного трофея. Кроме того, наличие в доме оружия выступало признаком принадлежности к дворянству. Да и на стыке моды на декоративное оформление жилищ, с одной стороны, и престижности военных подвигов в эпоху разворачивающихся колониальных захватов, с другой, «ковровая» развеска орудий боя могли и самому собирателю, и его гостям внушать гордость за сопричастность «подвигу цивилизаторской миссии».
Дальнейшие усилия соотечественников в собирании предметов культур африканцев сопряжены с деятельностью русской миссии в Эфиопии в конце XIX – начале ХХ века. Среди собирателей этой эпохи наиболее заметны имена Н.С. Леонтьева и А.И. Кохановского, привезших весьма значимые по численности и по репрезентативности коллекции. В это время всестороннее собирательство, накопление ценностей, в частности ценностей культурных, входит в моду, становится атрибутом просвещенности, служения высоким идеалам. Идеализация Африки в среде художников и поэтов Серебряного века заставила Н.С. Гумилева поехать в Эфиопию, где он собрал коллекцию для МАЭ, значение которой в большей степени определяется именем собирателя, чем собственно научной и эстетической ценностью.
Маска старика. Мамбара, Мали. Собрание МАЭ РАН (Кунсткамера), Санкт-Петербург
Впрочем, сборы русских путешественников, военных, авантюристов квалифицировались как этнографические, оставаясь по сути скорее экзотическими, чем системными, научными, и уж тем менее как художественные коллекции, хотя в своем большинстве собранные в Африке предметы, даже будучи утилитарными, наделены художественными чертами — такова природа африканского мировосприятия и мироотражения. Здесь каждый предмет не только отмечен дизайнерским решением, но еще и воспринимается как живой, обладающий собственной личностью, характером, судьбой, связью с подобными предметами в данной культуре.
В художественном собирательстве часто происходит «оголение» (денудация) подлинных предметов и документов культуры при изъятии их из естественного контекста и перемещении в контекст музейных или частных коллекций стран европейской культурной традиции. В изобилии украшенные аксессуарами растительного, животного и прочего рода художественные предметы народов Африки часто выглядят неопрятными, неряшливыми и просто неэстетичными по меркам европейского вкуса.
Но под этой оболочкой скрывается выраженная пластически четко, фундаментально и монументально основа — «ядро», «стержень» —имеющая формы тела человека или животного с прекрасной моделировкой объемов, поверхностей, изысканной линией силуэта. Оголить, эксгибировать это «ядро» и для собирателя, и для музейщика нередко тождественно задаче эстетизирования данного предмета. При этом сам предмет переводится из статуса курьеза, предмета экзотики в статус «произведение искусства», а то и еще более значимый —«документ культуры».
Не созвучно ли это нашим представлениям о пластической традиции античного мира, превратившейся уже в неискоренимый стереотип современной культуры из–за обилия оголенных пластических форм, восходящих к эпохе Возрождения, барокко и особенно классицизма и неоклассицизма. Европейцы к этой форме привыкли, воспринимая ее как язык искусства. И не этот ли критерий срабатывает у руководства музеев классических образцов мировой культуры, проявляющих настороженность в отношении предметов этнографического характера? Не происходит ли — осознанно или нет — отторжения предметов живых, живущих в живых культурах и квалифицируемых как этнографические, от предметов, вырванных из жизни, обескоренных и обескровленных!
В 1905–1907 годах в Париже, центре тогдашней европейской художественной культуры, происходил процесс, радикально повлиявший на все, связанное с коллекционированием африканских артефактов. В мастерские художников попадают маски и круглая скульптура из Африки, Океании, Сибири, Иберии. В поисках новых изобразительных форм, созвучных новому мироощущению, П. Пикассо, А. Дерен, А. Вламинк и другие обращают внимание на необычные для европейцев отображения внутренней выразительности, достигаемой игрой форм, объемов, линий. Первой реализацией нарождающейся новой эстетики принято считать картину Пикассо «Авиньонские девушки» (1907), эпатировавшую художественные вкусы публики очевидностью включения в образный язык произведения африканских масок. Найденный прием получает продолжение в стиле, названном «кубизм».
С появления кубизма в Европе начинается «негрофильский бум», который затеняется Первой мировой войной, но вновь уверенно возвращается с ее окончанием. Приходит мода на Африку.
Одновременно в самой Африке, еще со времен Колониальных выставок в начале ХХ века, налаживается производство сувенирной продукции с использованием мотивов африканской традиционной пластики. В дальнейшем вырабатывается усредненный, «общеафриканский», универсальный стиль подобного рода произведений, за которым и закрепляется термин «аэропорт». Он выдается за якобы «африканское искусство» и воплощается в работах из черного и красного дерева, абсолютно не типичных для произведений африканцев. Парадоксально, но и сами африканцы, контактирующие с европейцами, именно этот стиль считают проявлением искусства. Сувенирная скульптура — «произведения африканского искусства» —мертва в рамках африканской культуры. Она не связана ни с чем, кроме коммерции.
Маска кпелие. Сенуфо, Кот-д’Ивуар. XIX–XX. Дерево. Музей БарбьеМюллер, Швейцария
Впрочем, со временем и эта скульптура начинала приобретать качества, возвышающие отдельные ее образцы над простыми ремесленными поделками. Коллекционирование скульптуры, в чемто не схожей с «африканской струей», началось еще в 1920–1930–х годах как экзотическое, затем — как сбор документальных свидетельств художественных течений ХХ века. Но пока она не выдерживает конкуренции на рынке ни современного западного, ни традиционного африканского искусства.
Первыми предметами африканского искусства, приобретенными нашими соотечественниками для России именно в качестве произведений искусства, пожалуй, следует признать 6–7 скульптур из Африки в собрании С.И. Щукина (ныне в ГМИИ). Они были приобретены по рекомендации В.И. Маркова (В. Матвея) в 1912 году в Париже как дань уже общепризнанной роли африканской пластической традиции в становлении авангардного течения европейского искусства.
После 1914 года в Россию новые коллекции не поступали, если не считать перераспределения уже имевшихся до 1917 года, а также небольшого притока от репатриировавшихся бывших эмигрантов. Впрочем, за счет возращения Прибалтики в 1940–х годах в СССР появились незначительные по численности, но весьма желанные для расширения предметной базы собрания, например коллекция (около 70 предметов) братьев Соломенцевых из Тарту. Всего же к началу 1960–х годов коллекционная база СССР по культурам Африки не превышала 13 000 предметов: около 12 000 в МАЭ, около 1000 — учебная коллекция Анучина при Московском университете и несколько сотен предметов в республиках Прибалтики.
В начале 1960–х годов, по политическим и идеологическим соображениям, стали формироваться африканские фонды Государственного музея искусства народов Востока (ГМИНВ) в Москве. Однако и сегодня они лишь незначительно меняют общую расстановку сил в этой сфере, поскольку собрания этого музея насчитывают всего около 1000 предметов и отличаются случайностью подбора.
В то же время, на Западе под влиянием ставшего общепризнанным факта высокого эстетического статуса искусства Африки, его уже состоявшегося вклада в мировую и европейскую культуры, нарастающей рыночной стоимости частное коллекционирование африканских артефактов начиная с 1920–х годов приобрело массовый характер. Наряду с государственными сложились значительные частные коллекции. Некоторые из них, такие как коллекция БарбьеМюллер, перешли в государственную собственность. Другие, как собрание Монзино, остаются в распоряжении своих владельцев. В странах Запада создалась разветвленная инфраструктура собирательства африканских артефактов: коллекции, музеи, сеть бутиков, интернет–продажи, аукционы, каталоги, прейскуранты, сертификаты, эксперты и т. п. Сегодня при наличии средств нет необходимости выезжать в Африку для сбора коллекционных материалов. Более того, в системе рынка, к которой не могут не подключаться музеи, полевые сборы представляют интерес значительно меньший, чем вещи, прошедшие хотя бы одну ступень легального и публичного маркетинга.
В конце ХХ века обращение к африканской тематике, искусству Африки вновь становится неизбежным. За последние лет десять–двадцать в России появилось несколько весьма интересных личных коллекций, по подбору, полноте и качеству произведений конкурентных государственным собраниям. Однако разговор о них требует специальной работы и согласований с владельцами.
Если еще сорок лет назад частного коллекционирования предметов африканских культур как такового не было, то теперь оно со всей очевидностью есть! А значит, стало более возможным соприкосновение с манящим и возвышающим над унылой повседневностью, полным внутренней гармонии и тайны миром Африки.