Диван, чемодан, саквояж...
Восемнадцатый век был временем путешественников-авантюристов. Кавалер де Сенгальт, граф Калиостро, герцогиня Кингстон, княжна Тараканова сколько еще их было, неутомимых титулованных гастролеров, опутавших Европу паутиной своих нескончаемых переездов и интриг? В следующем веке в путь тронулся простодушный тот самый Симплициссимус, который чистосердечно верил в торжество прогресса, свободу предпринимательства и могущество конституции. И в облагораживающую романтику путешествий, разумеется, тоже.
Именно с романтики точнее, с романтизма все и началось (деловые вояжи и поездки на лечебные воды не в счет). Еще длилась война с Наполеоном, а в путь уже пустился автор «Паломничества Чайльд-Гарольда». Байрона манил к себе далекий и таинственный Восток, но романтики хватало и в Европе, отдаленные уголки которой, по выражению Гиббона, «менее известны, чем внутренние области Америки».
В июле 1809 года Байрон писал из Лиссабона: «Я хожу в город с пистолетами в карманах, переплываю Тахо, езжу на осле или на муле и ругаюсь по-португальски; у меня расстройство желудка и я весь искусан москитами». Пистолеты? Отнюдь не лишняя в дороге вещь. Вот, пожалуйста, французский дорожный гарнитур серединыXIX века, из двух пистолетов, с соответствующими принадлежностями. Покрывающая рукояти изысканная резьба нисколько не умаляет их боевой мощи.
Из Португалии верхом через Севилью и Кадис, к Средиземному морю: «Лошади великолепные, в день мы делаем 70 миль. Довольствуемся яйцами, вином и жесткими постелями, чего вполне достаточно в этом знойном климате».
Не верьте кажущейся беспечности путешественника! Английский джентльмен может рисковать здоровьем, жизнью, даже репутацией, но ни в коем случае не комфортом. Байрон позднее напишет из греческого города Превезы, что «слово “комфорт” неприменимо ни к чему, что находится за пределами Британии». Поэтому лорд с верным компаньоном вверились превратностям испанских дорог и военного времени, а их слуги и багаж на корабле отправились к Гибралтару. После краткого опыта, полученного в Испании, Байрон никогда не путешествовал налегке. Четыре больших кожаных сундука и три маленьких были доверху набиты вещами (в основном книгами, привезенными из Англии), в дополнение к этому вслед за путешественниками везли походную кухню, три кровати и два легких деревянных помоста, чтобы защититься от насекомых и сырой земли. Также из Англии захватили седла и уздечки для лошадей.
Дороги Европы еще долго оставались в безраздельном владении этих покладистых и выносливых животных. Когда Д.И. Менделеев полушутя пытался вообразить отдаленное будущее, одной из самых насущных проблем ему представлялась утилизация громадного количества навоза — ведь развитие транспорта означает прежде всего увеличение конского поголовья, не так ли? Но XIX век недаром провозгласил себя веком пара и электричества; в середине столетия на Всемирной вставке в Лондоне многочисленные кареты, повозки, ландо, джиги, трапы, браухэмы, кабриолеты, бестерны, фаэтоны, кларенсы, кобурги, дог-карты демонстрировались рядом с первыми неуклюжими вагончиками железной дороги. Вскоре вагонное купе сделалось привычным местом времяпрепровождения удобным, но, увы, скучноватым.
«Эта поездка ничем не отличалась от прочих. Мы навещали вагон-ресторан настолько часто и просиживали там так долго, как только позволяли приличия. После завтрака спали, после обеда листали романы в желтых обложках, по временам обменивались плоскими шутками в курительной» (Персиваль Лэндон. Аббатство Тернли Карета-призрак. Английские рассказы о привидениях).
Коли уж возникла потребность убить свободное время, отчего бы не достать несессер для письма, который непременно брали в дорогу. Под стук чугунки письма получались неспешные и безмятежные, как дорога и сама жизнь.
В России несессер был более известен под названием дорожной шкатулки. Обтянутая кожей или лакированная, обычного вида или, скажем, в форме книги она стала самой обыденной принад-лежностью путешественника, и внутреннее содержание ее столь обыкновенно, что и говорить о нем как будто не стоит… Впрочем, как писал Гоголь в «Мертвых душах», всегда найдутся «читатели такие любопытные, которые пожелают даже узнать план и внутреннее расположение шкатулки. Пожалуй, почему же не удовлетворить! Вот оно, внутреннее расположение: в самой средине мыльница, за мыльницею шесть-семь узеньких перегородок для бритв, потом квадратные закоулки для песочницы и чернильницы с выдолбленною между ними лодочкою для перьев, сургучей и всего, что по-длиннее; потом всякие перегородки с крышечками и без крышечек для того, что покороче, наполненные билетами визитными, похоронными, театральными и другими, которые складывались на память. Весь верхний ящик со всеми перегородками вынимался, и под ним находилось пространство, занятое кипами бумаг в лист».
Разумеется, возможны были варианты. А иные шкатулки и вовсе не содержали писчих принадлежностей, но наполнялись предметами туалета и обихода, как-то: щетками платяными и обувными, щипчиками для снятия перчаток, мыльницами, пудреницами и флаконами с душистой водой.
Саквояжи и чемоданы тема неисчерпаемая. Разумеется, наилучшим, привычным и испытанным материалом для них оставалась кожа. Но новые технологии внесли свое слово и в эту сферу появился материал фибра (от латинского fibre — «волокно»), изготовлявшийся из хлопчатой бумаги посредством пропитки ее хлоридом цинка. Изобретение внесло разнообразие в ряды багажной армии, безусловным предводителем которой оставался кофр как по величине, так и по своему значению. Уважающая себя светская дама брала с собою в дорогу не менее восьми объемистых кофров. Эти внушительные сооружения, напоминавшие небольшие снабженные колесами комоды, вмещали в себя не только бесчисленные выдвижные ящики с бельем, но и свободно развешанные на плечиках платья и костюмы.
Саквояж. Конец XIX.
А что брали с собой в дорогу русские? Разумеется, самовар. Дорожный вариант этого предмета первой необходимости был максимально практичен и имел достаточно непритязательное оформление. Это — самовар-кухня, зачастую разделенный на два отделения, для разогрева или приготовления целого обеда (первого и второго блюд). Кстати сказать, подобный агрегат появился на Руси даже раньше, чем самовар для чая. Такие самовары использовались и в дороге, и дома, особенно широко в купеческом быту. Незаменимая вещь, не правда ли?
Позже большое распространение получили бульотки (от французского «кипятить» — слово того же корня, что и бульон). Они были двух разновидностей. Первая, так сказать, европейского происхождения, состояла из двух частей — горелки и укрепленного над нею чайника. Вторая отечественная разработка, детище самовара-кухни и ближайшая родственница чайного самовара имеет все родовые признаки семейства. Характерная труба, совмещенная с корпусом «топка», сферическая форма и неброский дизайн скромная и верная спутница, способная поддержать и согреть в дороге. Существовал и промежуточный вариант нечто вроде самоварчика без трубы и на высоких ножках, к которому прилагалась отдельная горелка.
Во время длительных пеших прогулок неважно, среди римских руин или среднерусских перелесков, — на помощь приходили трость и фляга. Остроумную конструкцию имела трость с сиденьем, или «стул-палка». Ее верхний конец состоял из трех металлических спиц, между которыми было натянуто матерчатое треугольное сиденье. Нижний, с шипом и фиксатором, втыкался в землю. Утомившийся любитель пленэра мог присесть на этот импровизированный стул и, свинтив с походной фляжки крышечку-стаканчик, наполнить его… ну, допустим, водой.
Трость с раскладным сиденьем. Западная Европа. Начало XX. Дерево, сталь, ткань.
Тяга к путешествиям отражает состояние общества чем оно благополучнее, тем легче и свободнее человек пускается в путь по собственному желанию. В этом отношении мир конца XIX – начала XX веков выглядел как будто безмятежно. Стефан Цвейг вспоминал: «Велосипед, автомобиль, электрифицированные дороги сократили расстояние и дали миру новое ощущение пространства, …отпуск проводили не за городом и даже не в Зальцкаммергуте, как это было принято у моих родителей людей одолевал интерес к миру: повсюду ли он одинаково прекрасен; раньше за границу выезжали только избранные, теперь же банковские клерки и мелкие ремесленники предпринимали путешествия в Италию, во Францию. Путешествовать стало дешевле, удобнее, но главное люди почувствовали себя увереннее, в них появилась небывалая отвага, они стали смелее в странствиях, безрассуднее в жизни; более того, мелочной расчетливости стали стыдиться».
Этот бум развлекательного туризма великолепно описан в книге Джерома Клапки Джерома «Трое на четырех колесах». В не столь известном продолжении «Троих в лодке, не считая собаки» незадачливая, но неунывающая троица переправляется на континент и колесит по дорогам Германии. Кутерьма с багажом, забавные неурядицы в гостиницах, новизна впечатлений читателей книги так и подмывало испытать все это на себе.
Однако странствующих и путешествующих ждали совсем другие испытания. У Лу Андреас-Саломе в «Прожитом и пережитом» читаем: «После того, как мировая война навсегда отделила эти годы беззаботных посещений разных народов и стран от последующего периода, они, с их радостным и доверительным переплетением чужого и своего, казались ретроспективному взгляду отрезком жизни почти нереальным, сохранившимся только в воспоминании…». На долгих четыре года к походным фляжкам прибавились саперные лопатки и табельное оружие.
Однако ничто не длится вечно, и даже самая изнурительная война когда-нибудь заканчивается. Присмиревший и оробевший европейский обыватель, потратив еще пару лет на подсчет убытков и психологическую реабилитацию, снова почувствовал тягу к дальним поездкам. «Появился вкус к жизни. А что, если вновь вспомнить молодость и отправиться путешествовать? О дальних путешествиях думать пока было рано. Но Италия находилась совсем близко, всего каких-нибудь восемь-десять часов пути. Может быть, рискнуть? Я все же рискнул и в один прекрасный день пересек границу», писал Стефан Цвейг в своих «Воспоминаниях европейца».